Есть культуры, в которых смерть — событие радостное для близких умершего. Есть культуры, где радующегося посчитают, в лучшем случае, заклятым врагом усопшего. И все же, каково адекватное отношение к смерти? Что в смерти видят последователи Веда-дхармы?

Всевышний говорит Своему другу и ученику Арджуне: gatāsūn agatāsūṁśca nānuśocanti paṇḍitāḥ - Об ушедших и остающихся не скорбят люди знающие. Почему не скорбят? Потому, что знают. Что знают?

Нет исчезновения тому, у кого нет и начала. Индивидуум никогда не создавался, никогда, стало быть, не будет и уничтожен. Только сторонники дремучих людских суеверий и диких догадок, наивно полагают, что индивидуальное сознание, со всеми его особенностями, свойствами, предпочтениями, берется из куска материи. Понятно, что с гниением этого куска, по их теоретизациям, исчезает и сознание. У нас же, как у людей принимающих объективную реальность, нет никаких оснований считать, что «особое» скопление бессознательных частиц материи вдруг рождает то, что этим частицам абсолютно несвойственно. Увы, некоторые «ученые мужи» остались в своем умственном развитии на уровне античных дикарей из Западного мира, полагавших, что мыши зарождаются из скопления грязного белья.

Однако, воспринимать это описание технической стороны процесса исчерпывающим было бы ошибочно. Смерть — не просто очередной период, разделяющий старое тело с телом новорожденного, но фаза переходная и многое определяющая. В Упанишадах говорится:

Проходя через смерть, сознание-индивидуум обретает соответствие с содеянным и обдуманным в минувшем воплощении. Происходит значительная коррекция, вследствие которой, живое существо принимает совершенно новое тело, обновленные склонности, вкусы, качества, таланты. Радостно это или грустно? Это естественно. Радоваться за усопшего или посочувствовать ему, зависит от того, к чему пришел оный в своей жизни, как действовал, что понял. Потому как будущее живого существа определяется его прошлым, а смерть все расставляет на свои места.

Часто близкие умершего в расстроенных чувствах вопиют к небу: «За что нам такое наказание?!» Ищут, в чем таком они провинились пред Богом, что их так карают смертью ребенка или иного родственника. Никакой кары тут нет. Смерть человека относится к судьбе самого человека, и никак не может быть орудием истязания кого-либо. Отчего же все-таки страдают оставшиеся в живых, коль никто кару им не слал? Не от своей ли привязанности к умершему? Не себя ли на самом деле мы жалеем в подобных случаях? Нам дискомфортно, что не будет многих привычных вещей: слов, прогулок, горячего завтрака, ждущего нас на кухонном столе, и прочего. Разве скорбим мы о дальнейшей судьбе ушедшего?

Знающий действительно не скорбит, ибо знает, что происходит в смерти. Смерть для него — время всходов посаженного ранее. Коль достойный, чистый человек уходит, радоваться за него можно, ибо его будущее светло. А, если оставил тело негодный человек, так негодящему негодное и должно соответствовать. Не играет роли, каковы были узы, временно связывающие нас в этой жизни. Все воздается справедливо, что посеял, то и жнешь. Никакими слезами это не исправить.

Потому человек мудрый сострадает при жизни, исправляя близкого, помогая ему понять и исполнить необходимое, таким образом, он улучшает будущее ближнего.