Давно возникла надобность объясниться по вопросам молитвы, как она представлена в Веда-джнане, а так же относительно отличий с иными подходами, особенно на фоне вопросов о наличии богатой традиции молитвенников в том же ортодоксальном христианстве и отсутствии таковой среди широко распространенных Ваишнавских школ. Но сделать это довольно трудно, поскольку очень уж обширна тема, и обширность связана не столько с вариативностью в первоисточниках, сколько с вариативностью множества возникших человеческих традиций, школ, учителей, которыми концепция и практика молитв превращены в невероятный клубок допущений, субъективных мерил, домыслов и прочего. Так что, своим ответом дерзаю, разве что, коснуться нескольких, как мне видится, наиболее важных аспектов, и не более того.

Действительно, в том же православии или католицизме уйма работ по «молитвенному деланию». Оные труды включают в себя подробнейшие описания различных аспектов молитвы, начиная с культивации покаянных чувств, уклонения от мешающих лукавых помыслов и заканчивая разогреванием сердечной теплоты дыханием и т.п. Подобные практики и их описание встречаются среди суфиев в исламе. Есть весьма скромные попытки разработки аналогичных методик и у некоторых околоведических сект, но они носят фрагментарный характер. Среди веда-вадинов ничего подобного нет вовсе. По крайней мере, ничего схожего мне не попадалось на глаза ни в мула-шастрах, ни в работах наиболее именитых Ачарйев, философов древности.

С чем это связано? Думаю, для человека, серьезно изучавшего глубочайшее наследие Веда-джнаны, допущение мысли, что великие знатоки Таттвы, Риши, впитавшие многовековую мудрость, просто не додумались до механизмов эмоционально-умственного усердия в молитве, неприемлемо совершенно. Очевидно, что в подобных механизмах и методиках Риши не увидели особого смысла, поскольку сам фундамент молитвы принципиально отличается у Веда-патха и прочих религиозных доктрин.

В христианстве молящийся – это, прежде всего, человек просящий. Будь-то хлеба насущного, прощения грехов, здравия, избавления от «лукавого» и т.д. Да, в текстах встречаются врезки хвалебной тематики, отсылки к историческим событиям, а так же некоторые формулы собственной жертвенности, но это вплетения в общий фон прошения. И это вполне понятно, ожидаемо и близко человеческому мышлению, поскольку базовый принцип отношений – что-то брать и что-то отдавать взамен, а молитва видится значительной частью отношений с Богом. Человеком признается собственная зависимая позиция, а Богу отводится роль существа сильного, владеющего существом слабым. Соответственно, основной лейтмотив молитвы – прошение того, в чем нуждается слабое существо у того, кто может наделить требуемым. Взамен же зависимое существо предлагает свое упование на доброту даятеля, верность ему и готовность чем-то пожертвовать. Такой принцип отчетливо прослеживается во всех, так называемых, авраамических религиях (иудаизм, христианство, ислам).

Возможно, кто-то подумает, что я сейчас противопоставлю этой парадигме «бескорыстную преданность» Господу, обличающую расчетливость представителей вышеупомянутых вероучений и, таким образом, превозносящую над ними философию бхакти-йоги. Однако, «корысть» - это желание чего-то полезного, нужного, и ничего дурного тут нет. Каждый ищет того, что является благом, значит, каждый корыстен. Но мы и правда не находим ведийских «молитвословов» (я не беру в учет местячковых творений для широких масс, состряпанных в рамках тех или иных сект), наполненных просьбами о хорошем потомстве, хлебе насущном, прощении грехов и подобном. И это не означает, что последователям Веда-дхармы ничего этого не было нужно. Вовсе, нет! Только решалось все это иначе.

Хочешь обрести сына приятной внешности, изучающего Шастру, живущего долгие годы, соверши обряд, начиная со вкушения риса сваренного в молоке. atha ya icchet putro me kapilaḥ piṅgalo jāyeta dvau vedāvanubruvīta sarvam āyur iyād iti...(БАУ 6.4.14 и далее). Желаешь пищи и прочего, для поддержания жизни, соверши подношение дэвам, и они поддержат тебя ответно. devān bhāvayatānena te devā bhāvayantu vaḥ... (Б.г. 3.11). Если совершаешь грех, и требуется его очищение, в Смрити целый свод правил, предписывающих определенные действия (жертвы, аскезы, возмещение). Скажем, приняв пищу у людей, у которых нельзя принимать пищу, следует неделю питаться только ячменным отваром. Есть упоминание очищения и чтением словес, но малым дополнением в самом конце перечня очистительных карм.

Правда, обращено это исключительно к двиджам, которые единственно имеют право на соответствующее произнесение самхит Веды.

Итак, нужное ищется в области карм, а не прошением в молитве. Почему так? Понятно же, что веда-вадины не из тех, кто отказываются признавать Всевластие Бога и надменно верят в свои силы. Наоборот, вышеизложенный подход основан на разумении, что обретаемое и теряемое живым существом в этом мире определяется стечением факторов имеющихся карма-пхалам, гун пракрити, стихий, дэватов. Само живое существо становится свидетелем приходящего к нему и уходящего, разумея, что собственной прихотью ничего не сделать. Если имеющийся карма-пхалам позволяет обресть рождение годного сына, кармы сложатся и в ритуал, призывающий этого сына; если дан добрый урожай и способность предложить его высшим дэвам, то йаджна после наделит и участвующего в ней, необходимым для жизни, хлебом насущным; если в рождении получил свабхаву двиджи, то будет и способность аскезой или чтением Веды очистить случающиеся провины. Для джнанина сама идея возможности переговорить с Богом о списании преступлений является, по меньшей мере, странной. В чем действенная суть такой молитвы? Уговорить Бога сделать то, чего Сам Бог делать не собирался? Коль скоро, Всевышний считает справедливым, что преступника настигнет результат его усилий, что заставит Бога переступить через правильное? Разве настойчивое «Господи, помилуй» превращает преступное в праведное, а ложь в истину? Если Всевышний считает, что причиненное кому-то зло – это преступление, можно ли уговорить Его передумать? Это означало бы, что Его мнение является субъективным допущением, которое всегда можно переиграть, отменить, стоит лишь качественно надавить на Него своими просьбами. Собственно, такой подход и указывается в Новом Завете, где молящийся сравнивается с чрезвычайно настойчивым персонажем, тарабанящим посреди ночи в дверь соседа с вымоганием хлеба. И озвученные разумные доводы хозяина дома будут сломлены этой настойчивостью. Стало быть, по неотступности и «Отец небесный» переступит через праведное, правильное, бросив индульгенцией в того, кто выплатил долг умением держать за горло до победы. Если не замыливать себе глаза абстрактными рассуждениями о милости и называть все собственными именами, картина будет именно такой.

Однако, формула «что-то просить и что-то отдавать» близка и понятна мышлению человека. Она является фундаментом отношений, потому к ней естественным образом приложимы искренность, жертвенность, благодарность, позволяющие наращивать интенсивность эмоционально-чувственной составляющей в молитве. Именно эта составляющая и является негласным индикатором истинности и глубины молитвы, именно на ее культивацию направлены упомянутые ранее многочисленные труды по «молитвенному деланию». Разве не к оному внутреннему впечатлению направлены взыскивающие помыслы человека, выходящего из храма после богослужебной молитвы? Если эмоционально-чувственная среда внутри активно возмущена, пылает религиозным жаром, мотивация веры получила явственную инъекцию энтузиазма, стало быть, молитва была искренней и правильной, да и Бог, значит, принял молитву и ответил на нее. Если же эмоционально-чувственное начало осталось незатронутым, заключаем, что молитва была «так себе». Потому-то возникает и актуальность, и эффективные инструменты для оптимизации молитвенных трудов. Среди них: нагнетающая страх, память о грядущей смерти; весьма эластичный резервуар для усиления чувства благодарности Богу, который найдется, чем наполнять, даже если просимое не получено – всегда ведь можно сказать, что сей отказ призван нас научить чему-то полезному; сердечные натуги вложить как можно больше искренности в транслируемую просьбу; трагичное самоистязание покаянными речами и самоуничижением. Много всего, что вполне понятным образом затрагивает психологию и эмоциональную составляющую любого человека. И таковые инструменты действительно могут раскачать обрюзгшее от рутинных утех и безучастное мышление. Отчего же труды веда-вадинов не изобилуют руководствами по использованию оных инструментов?

Человек, хорошо знакомый с Пуранами, Махабхаратой, непременно отметит для себя определенную характерность большинства представленных там молитв, обращений к Богу. В них мало неистовых прошений, покаяний, самобичевания, скорее, они схожи на повторяющееся изложение неких истин, правильных заключений. Начиная от эпичных воззваний Брахмы:

И заканчивая восторженными словами Арджуны:

И сотни иных похожих молитв находим в Шастре. Может показаться, что эти молитвы представляют собой напоминание Богу, к Которому они обращены, прописных истин, что хорошо известны и произносящим их, и, уж тем более, Самому Всевышнему. Некоторые толкователи не находят ничего лучше, нежели объяснить таковые молитвы нелепым представлением «ради блага читателей». То есть, молитва веда-вадина здесь – некое поучительное театральное действо, участники коего просто повторяют прописные истины с оглядкой на возможных будущих зрителей; пробубнил каждый свою заученную роль, да и разошлись восвояси.

В своей молитве дхармин погружает себя безупречной силой Джнаны в Действительность, в Сат. Для этого Джнана погружается им в собственную сущность, в атму, подлинное «я». Когда йог произносит молитву, он всем своим существом думает абсолютную Действительность, наполняясь бытием Брахмана, осмысленно соответствуя оному бытию. Брахман не воспринимается никаким чувством, потугами словесной искренности, желанием или интуицией, но лишь осмысленной и радушной покорностью Знанию происходит непосредственное соприкосновение с Ним.

Потому адепт Дхарма-патха не пытается воздействовать молитвой, но проживает Реальность, выраженную в Звуке слов молитвы. Правильное вновь и вновь повторяется им не для того, чтобы показать кому-то пример для подражания или в очередной раз изложить основы Сиддханты для потенциальных свидетелей, и не для того, чтобы не забыть их самому, и не для того, чтобы «очистить трансцендентными вибрациями» ауру, и, тем паче, не для того, чтобы продемонстрировать Богу собственные познания. Правильное звучит в устах веда-вадина, как продолжение его мысленного переживания мира безотносительной Истины. В этом мире его Господь, и он сам, двигаясь словами Правды, становится частью этого мира, причастным Брахману. Таким образом, молитва для дхармина не способ как-то повлиять на Бога или что-то получить, а средство со-Знавать Его Знанием, данным Самим Богом. Таковой молящийся говорит и думает Истиной, и Истина так заполняет все каналы его мышления, все аспекты его самоидентификации, разрушает старую и создает новую систему ценностей. Молитва – таинство сбережения Настоящего в самой своей сущности, в атме.

В своей молитве человек Дхармы пытается полностью себя открыть и подчинить Словам Истины, потому-то Джнана – Божество молитвы в Дхарме. Ее принимают с радушием, без ограничений и удобных корректировок. Тогда разумение Истины наполняет собой атму, делая ее тем, кем она и должна быть. Стало быть, решающим здесь будет ясность и незаангажированность восприятия, потому йог не станет искать в молитве способ подогреть ощущения, высечь какой-то побуждающий мотив и т.п. Наоборот, благоговейная тишь и скромное молчание чувств сопровождают разум, внемлющий Словам Истины.

Изменения в уме, которые принято называть «чувствами», могут прийти следом за молитвенным рассуждением, а могут и не прийти. Это вопрос механической реакции свабхавы в данный момент. Возможно, что-то в молитвенных помыслах зацепит соответствующие вкусы и склонности в свабхаве, а быть может, и нет. Это не имеет особого значения. Так или иначе, эти чувствования не являются целью молитвы или индикатором ее качества, и возникнуть они могут лишь как механическое следствие того, что садхак совершает в своем молитвенном рассуждении. Потому-то следующие Дхарма-патху не заинтересованы в создании сложных систем манипуляции своими ощущениями, ибо видят их маловажным шлейфом усилий по подчинению сознания разумению Истины.

В некоторых псевдовашинавских, тантрических школах, в силу философских особенностей, весьма развита, хотя толком и не систематизирована, практика нагнетания религиозных эмоций. Возможно, это попытка в определенном смысле компенсировать отсутствие чего-то подобного христианским молитвенным практикам в лоне этих общин. С этой целью составлен целый ряд глубоко эмоциональных (как правило, трагичных) текстов для памятования, а так же используются массовые песнопения с нарастающим ритмом и изматывающей продолжительностью. Самое поразительное, что среди адептов этих практик широко распространено представление о необязательности понимания смысла оригинальных текстов, на которых поются или произносятся молитвы. Главное, мол, вложить искренне чувство в надрывное завывание неведомых «парам падам, тутум пупум». Здравомыслящий человек возразит – позвольте, а как же можно молиться просто набором звуков, не понимая смысла слов, которые состоят из этих звуков?! На что ему любезно пояснят феномен безусловной трансцендентальности санскритских (бенгальских, урду и прочих) слов. Вроде как, вибрации звуков сами по себе очищают и заталкивают глубоко в сердце любовь к Богу, а от молящегося требуется только искренне голосить этими непонятными словами. Правда, вызывает сомнения наличие понимания термина «искренность» у сторонников такого подхода, ведь совершенно неясно – во что же здесь вкладывать искренность? Как известно, искренность представляет собой волевое принятие того или иного смыслового содержания, каких-то конкретных идей, но если смысловое содержание для тебя ведомо лишь в самых размытых чертах, коим же образом можно иметь к оному содержанию искреннюю устремленность? В этом плане у представителей авраамических религий все обстоит куда лучше. Скажем, никому из ортодоксальных христиан не придет в голову, что можно повторять на церковнославянском какие-нибудь «паки, паки... иже херувимы!», толком не зная смысла каждого слова, невпопад, но очень искренне. Любопытно, что в Веда-шастре нет никаких прямых указаний на то, что можно просто бубнить какие-то выдержки санскритских текстов, не подозревая об их смысловой нагрузке, достигая тем самым духовного роста. Но люди чуждые Дхарме, очевидно, собственные эмоциональные брожения ставят гораздо выше откровений Риши, оттого и решили, что можно взять звуковую оболочку, а уж смысловое содержание они поместят в нее лучшее, нежели поместил автор. А дальше дело за малым: под ускоряющийся ритм кричать эти неведомые словеса до полуобморочного состояния, мня все это неистовой молитвой.

Частью подобного подхода существует верование, что Имя Бога «работает» даже когда оно произносится, как бессодержательный звук – набор трансцендентных звуков делает свое дело вне зависимости от того, что под ним разумеет произносящий. Встречаются заключения, что Имя Всевышнего может случайно произноситься, как слово на ином языке с каким-то собственным смыслом или даже, как часть слова, и все равно сие мистическое буквосочетание загонит Бога в коробочку звука, как древнее заклятие силой удерживает внутри себя злого духа. К примеру, сказал столяр в разговоре с коллегой «пилорама», вот и приблизился к вечному совершенству. Отсюда и происходит полнейшая бестолковость широко распространенного «повторения» Имен Бога, равно как и неизбежное соскальзывание в бездушный бубнеж мантр. Между тем, у джнанина совершенно иное понимание того, Что есть «Имя Бога».

Молитва Имени не призвана договориться с Богом о списании долгов. Суть в том, что именуется «viśuddhi», в устранении, исправлении внутренней скверны существа, которое живет этой скверной (aghavat). И речь не идет о волшебных буквосочетаниях, которые подобраны так грамотно, что одной своей вибрацией очищают, наделяют и спасают, но Имя определяется как upalambhaka, «напоминающий». Какое напоминание в Нем? uttamaśloka-guṇopalambhaka, Он (Имя) – напоминающий о конкретных качествах Того, Кого объясняют совершенными словами Шастры. Соответственно, произносить Имя Бога – означает обращаться разумением к соответствующему качеству, свойству, которое Всевышний проявляет в Этом Имени. Нет такого осмысленного памятования, нет и обращения к Имени.

Так же «Кришна» не только означает «темный по цвету», но упоминается и иное значение, происходящее от основы kṛṣ - вспахивать, тащить вперед:

Именно вдумчивое обращение к Имени по соответствующему внутреннему Свойству является молитвой, призывом Имени, а не бормотание «трансцендентных» буквосочетаний с опустошенным умом. Активнейшее направление мыслей, разумения Даршана Бога, явленного в смысле Имени, вот, что может считаться джапа-мантрой, мантра-медитацией и подобным. Распространенное ныне недоразумение безмыслия в качестве ведийской медитации, скорее всего, следствие влияния буддизма, но к оригинальному Веда-патху оно не имеет ни малейшего отношения.

Еще одной точкой приложения попыток по оптимизации молитвы является старание превратить молитву в «богообщение», как оно природно понимается человеческим умом, то есть, не просто отправлять в бесконечность последовательность слов, но и получать ответ. Действительно, что за общение без получения ответов в режиме real time? Формат ожидаемых ответов может быть разным. Кому-то видятся некие образы, пришедшие поговорить, кто-то довольствуется звучащим голосом, но, как минимум, должно возникать внутри однозначное ощущение, что молитву «там» приняли и ответили некоей смутной взаимностью. Понять острую надобность в подобных ответах можно – человеку очень трудно систематически совершать усилия, не видя плодов, не обнаруживая никакой ответной реакции. На устремленности к плодам и их ожидании существует аханкара, потому как основным критерием того, что я действующий, является возникновение очевидных результатов моих усилий. Если я занимаюсь бизнесом, должно быть увеличение моего капитала; если я пытаюсь очаровать барышню, должен быть очевидный рост ее симпатии ко мне; если я общаюсь с Богом, должен быть ответ на мои обращения к Нему. Баддха-дживе недостаточно критерия «правильное», ей природно зудит получать явные плоды своих усилий, иначе она перестает себя ощущать действующим, и аханкара дает болезненную трещину. Потому, если я возношу молитвы Богу, я рассчитываю на ответную реакцию, если ее не будет, меня будет одолевать дискомфорт, будет такое чувство, будто я в пустоту отправляю свои молитвенные радиограммы. Кроме того, я хочу получить ответ, потому как сей ответ будет очередной порцией вдохновения для продолжения тех же молитвенных трудов. Если же мотивирующего пинка вдохновением не случится, что послужит основанием для дальнейшей молитвы? И это как раз то человеческое мышление, та пелена баддхи, которую необходимо прорвать, чтобы скинуть принуждающее ярмо и стать на платформу Дхармы, устремлений по причине правильного, без всяких дополнительных критериев и ожиданий.

Рассказывая историю своей жизни, Нарада повествует о том, как, послужив веда-вадинам, получив от них наставления и выслушав их беседы, он отправился странствовать после того, как потерял мать и остался совершенно один. Долгое время он скитался, пытаясь в молитве и медитации обрести заветную связь с Богом, обнаружить Его в своем сердце. В какой-то момент его посетило поразительное видение – Бхагаван на миг явился в его внутреннем мире, затем исчез и лишь промолвил несколько напутственных фраз. Из этих фраз следовало, что такое событие не является нормой для духовной жизни. Всевышний пожалел этого мальчугана, совсем одного, потерявшего семью и дом, которому неоткуда было ждать поддержки и руководства, и только для того, чтобы сберечь в столь критической ситуации садхану будущего великого Риши, Бхагаван пошел на шаг, который вовсе не предусмотрен. Потому Нараде Он честно сказал:

Нет никаких оснований ожидать появления Образа Бога или Его небесного гласа. Все это не входит в богообщение, в молитвенную практику. Нам хочется добиться чуда, но пожеланием такого чуда мы устремляемся к тому, что нежеланно для Бога, настойчиво ожидаем того, что не считается Им нормой, чем-то правильным и нужным. Так действительно ли пылкая жажда вынудить Господа на какой-то персональный ответ является актом веры? Быть может, наоборот? Возможно, это следствие слабости веры и полной зависимости от шаблонов человеческой психики?

Дхармин не совершает молитву подобно тому, как любопытный мальчишка кидает в темный колодец камень – вернется ли звук потревоженной воды? Человек Дхармы – джнанин, он знает то, что ему дал знать Всевышний через Шастру, и ему не требуется обновляющихся подтверждений истинности Истины. Ребенок совершает правильные поступки не потому, что они правильные, ибо в этом мире нет самоочевидно правильного. Он просто ищет одобрения родителей, поскольку лишь это одобрение будет отраженным результатом его усилий, что и будет принято, как подтверждение правильности, а с этим подтверждением придет ощущение собственного роста в глазах взрослых, самоутверждения и зрелости. Схожие психологические установки срабатывают и у молящегося, который далек от Нитйа-дхармы.

Несомненно, для общения нужны две стороны, но очевидная для йога правда заключается в том, что Бхагаван дал все возможные ответы на все молитвенные запросы, которые только могут возникнуть в богоищущем рассудке. Отправляя запрос в молитве, я ожидаю, что будет сформирован ответ на мой запрос и озвучен мне. А что, если исчерпывающий ответ дан мне Господом задолго до формирования моего запроса? Такой ответ чем-то хуже? В нем меньший процент истинности? Или его ценность возникает только при появлении имени адресата на упаковке? Если для меня это так, быть может, в молитвенных усилиях я ищу вовсе не Истину? Возможно, под надобностью услышать или почувствовать непременно персональный ответ стоит уродливое безверие, и Бог для меня, как препарированная жаба под микроскопом – пока не ткну скальпелем, не поверю в ее существование? Очень может быть, что в каких-то вероучениях люди действительно ограничены имеющимися знаниями, и им действительно требуется разъяснение, которого нет, но для Веда-дхармы это не так. Бхагаван дал столь много ответов, лично мне, что даже при великолепном знании санскрита мне не хватит жизни для вдумчивого принятия ответов, содержащихся в Пуранах, Махабхарате, Веданте, Упанишадах и прочих Откровениях. Это не Он молчит в ответ на мои молитвы, это я не успеваю со своими вопросами за Его детальными и глубоко личными ответами! Коль скоро я этого не вижу, стоит задуматься – чего же я ищу на самом деле. Находясь в прямом богообщении, я остаюсь пустым. Господь в Своем общении дает спасительную Джнану, и Он действительно ее дает задолго до того, как я обнаружу в ней собственную нужду. Откуда же во мне пустота, откуда мертвость? От Его молчания? Или от моего безразличия к Джнание, к Истине? Если мне безразлична Истина, в молитвенном богообщении я ищу то, чего Бог не даст, и, хоть какие молитвенные приемы здесь ни используй, останешься чужд богообщению и настоящей молитве. Да, свабхава будет нежиться в мнимых голосах небесных, да, для ума будет очень увлекательно и живо, да, получится создать убедительную иллюзию роста и приближения к божественным чертогам, и только Истина останется бесконечно далеко от атмы.