Указав на бессмысленность скорбных сокрушений, Нарада дает гениальный в своей простоте рецепт устранения скорби:

Действительно, чем больше думаем о предмете скорби, тем больше нас поглощает скорбь. Казалось бы, рецепт очевиден: хочешь погасить скорбь – прекрати ее раздувать памятованием этой скорби. Однако, мало кто не только способен это сделать, но мало кто вообще рассматривает таковой вариант. Почему? Потому как недостаточно иметь некое, пусть даже очевидное, руководство к действию; совершенно необходимо иметь и знание, полноценное понимание механизмов, причин и следствий происходящего. Чуждый Шастра-джнане не ведает, что таково устройство ума, определяемого импульсами свабхавы: он спонтанно тянется не к счастью или несчастью, но к максимальной интенсивности переживаний. Именно потому мы фанатично удерживаем в помысле то, что будоражит его и чувства сильней всего, пусть это и приносит нам чрезвычайно болезненные ощущения. Хочется прекратить самоистязание памятью скорбного, но интенсивность скорбных ощущений сейчас самая сильная. Это самое сильное из свежих впечатлений. Потому ум смакует его вновь и вновь, не в силах переключиться на иное, ибо иное не столь яркое и будоражащее. Нам же скармливает оправдания – мол, как же можно об этом не думать?! И далее идут доводы о необходимости реагировать, учесть ошибки, чтобы впредь не оказаться в таком скорбном положении и т.д. Но по факту, мы просто жуем ментальные колючки до полного измождения, ничего не решая и не изменяя. Лишь усиливаем скорбь скорбью.

Только йог, понимающий категорическую разницу между собой (атмой) и своими природными оболочками, способен противопоставить свои интересы спонтанным побуждениям ума. Потому, при всей своей простоте и очевидности, рецепт Нарады актуален лишь для йога.

Психология, как прикладная наука, конечно, явление феноменальное. Там жертвы неведения с умным видом гонят вслепую других жертв неведения. Конечный результат при этом неведом никому; может, доживет до облегчения, а сломается, так сам виноват – психолога плохо слушал.

Прожить свои скорби в полном объеме – шикарный совет от садиста, разве что. Единственное здравое зерно в подобных рассуждениях: не бежать от происходящих с нами скорбей по принципу страуса, то есть, не пытаться решить тяжкую ситуацию, просто спрятавшись от нее, зажмурившись. Так и правда человек может создать себе устойчивый и панический страх перед какими-то событиями, вещами. Потом придется бежать при каждом контакте с ними. Но «проработка в виде полного переживания боли и несчастья» тут ничем не поможет. Полезным будет исследование самого механизма возникновения скорби, несчастья, и это исследование вовсе не приведет к полнейшему отключению скорби или боли. К такому результату может привести только передозировка опиатами. Правильное же разумение исключит власть скорби над сознанием атмы, не даст погубить его страшными выводами и созданием жутких мутаций восприятия себя и окружающей реальности. Это единственное, что можно и нужно сделать против накатывающей скорби.

Шастрическое разумение скорби приводит к прагматичному отношению, а не отупляет человека неуязвимым блаженством олигофрена.

Вот и все. Если я могу физически, словесно помочь себе или кому-то, помогаю. Вот, на чем сосредоточен. Не могу, не в силах, соответственно, не помогаю, и дальше иду по своему бытию, не смакуя бесполезно свою или чужую скорбь. Шастре чуждо «со-страдание», как жевание чужой боли. Мы так «со-страдаем», поскольку пугаемся чужой боли, предвидя в ней аналогичную свою, и нам страшно, что никто не сможет прийти и унять ее. И когда жуем чужую боль, создаем себе иллюзию, что так мы убираем боль ближнего, и теперь наверняка так же ближний уберет мою боль.

Что такое «не прожитые до конца эмоции»? До чьего конца, простите? Нужно подогревать нахлынувшую эмоцию до тех пор, пока она не сожжет и не опустошит меня полностью? Тогда правильней будет определить, что до «моего конца», поскольку так я точно сокрушу себя, разрушив исступленными эмоциями, став безапелляционным рабом свабхавы, да еще и отогнав от себя всех сколько-нибудь нормальных людей. Если дать страху полностью поглотить меня, я стану еще более трусливым; если дать чувству гнева полностью разгореться, я выжгу себя до изнеможения, стану еще более вспыльчивым, а так же наломаю дров в общении с окружающими; если скорбь питать скорбью, не мешая ей травить меня, я впаду в депрессию, а то и покончу с собой. Нет, простите, пусть психологи сами себя так «лечат». Уж лучше я посмотрю скорби не «в глаза», а разберу ее на запчасти, как заклинивший пылесос. Рассмотрю Шастрой ее безликую механику, увижу знанием веревки, которыми природа дергает сама себя, пойму, что я лишь вынужденный свидетель всей этой нелепой трагикомедии. Так сознание не подчинится наветам скорби, и мне останется только перетерпеть остаточный шлейф этой волны.