Бхагаван, объяснив основополагающий принцип, по которому живут существа демонической природы, теперь, как пример, демонстрирует мышление: как асур думает, как воспринимает свою жизнь, мир, в котором он живет, свое окружение.

Я думаю, прочитав эти слова, многие узнают себя. То, что в ведические времена, даже на пороге Кали-йуги, озвучивалось с явным порицанием, сейчас напоминает формулу самовнушения, которую различные психотерапевты прописывают своим пациентам с какими-то психологическими трудностями в жизни: заниженной самооценкой, депрессивным состоянием, неудачами в карьере, в личной жизни и т.д. Эти слова сейчас произносятся как поучения: как правильно жить, как стать достойным человеком, как правильно выстроить свою судьбу. Видимо, таково влияние Кали-йуги. Хотя некоторые наивные адепты религиозных сект, в том числе провайшнавских, считают, что сейчас, так называемый «золотой век», якобы имеет место расцвет религиозности. Но такое изменение системы ценностей, когда мерзость принимается даже не за норму, а за высокий ориентир, доказывает, что все идет именно так, как описывает это Шастра, а не так, как хочется веровать убогим религиозным мечтателям. Кали-йуга – период упадка, период полнейшего идиотизма, и чем дальше, тем более ярко и однозначно все это проявляется.

Большинство людей действительно не увидят в этих словах ничего предосудительного: так и надо! Весь смысл жизни в том, чтобы забраться повыше, обеспечить себя богатствами, реализовать все свои желания, сломать хребет всем, кто стоит на дороге. Мы желаем карьеры – нужно подставить сотрудника, ведь иначе не будет причин для торжества. Если это желание ощутить приятный вкус и сытость, надо сломать хребет корове или кролику. Иначе опять-таки не получу наслаждения, а наслаждение — это все и вся. Самостоятельный человек должен чувствовать: я – ишвара (īśvaro 'ham) , я – хозяин. ahaṃ bhogī, я – наслаждающийся. Весь смысл моего существования в том, чтобы наслаждаться. Кто такой бхоги? Тот, кто живет ради того, чтобы пропускать через себя все новые и новые впечатления. Как моллюск, который прикрепился в пучине морской к скале и пропускает сквозь себя воду, чтобы отфильтровать нужные ему частицы. sukhī – я счастливый. Смысл в том, чтобы все время испытывать удовлетворение, счастье. balavān, для этого необходимы силы. Я должен чувствовать себя сильнее всех, лучше всех, успешнее всех. Иначе мне трудно будет обманывать себя, что у меня все обязательно получится. Я удачлив, получил хорошее рождение, получил хорошую должность...

Асур это отнюдь не обязательно какой-то явно эгоистичный подонок, который на все 100% состоит из желания и готовности идти по головам других, отбирать и грубо наслаждаться накопительством. В его идеалах, в его мечтах (мы видим это в заключительных словах) находится намерение, желание жертвовать, отдавать что-то, желание заботиться о других. yakṣye можно перевести как намерение к каким-то религиозным жертвам, участие в Йаджнах, ритуалах, пожертвования в храм, религиозным людям. И, таким образом, он будет находиться в светлой, мечтательной радости. Потому что асур отлично понимает, что должна быть расположенность к нему: других людей, может быть, каких-то высших сил. Но расположенность не для того, чтобы они получили от этого асура какое-то настоящее благо, а чтобы получать от них. Любой асур должен быть внутри спокоен: то, что он делает — правильно. Любая мразь, выходя грабить, утешает себя тем, что это правильно. Любимое изречение подобных индивидуумов: «это не мы такие, это жизнь такая». Таким образом, в сложившейся ситуации мы все делаем правильно. Воруем – тоже правильно, воруем же не от хорошей жизни, а для хорошей жизни. Для асура в этом есть какая-то разница. Поэтому для асура не чуждо чем-то делиться, но он точно также может кого-то и подкупать в своих целях. Он будет жертвовать на благотворительность, потому что так спасть спокойнее, так спокойнее продолжать свою деятельность, какой бы гнусной она ни была.

Но в действительности, то, что здесь показано как типичное асуричное мышление, осуждается не столько в контексте разрозненных элементов, сколько осуждается определенный совокупный принцип. Арджуна тоже мог вполне обоснованно сказать: «Этот противник мной повержен, а вот с тем я буду сражаться». Дхармин тоже может сказать о себе, что он счастливый. Физически сильный человек, даже если он дайва, может сказать о себе, что он сильный. Так что, подобное понимание негатива отдельных слов – поверхностное восприятие.

Здесь показан внутренний принцип жизни асура. Его можно охарактеризовать одним словом — одержимость, точнее, склонность к одержимости, зависимость от одержимости, необходимость быть одержимым. Действительно, вся сущность такого мышления определяется страстной внутренней устремленностью, яростью, какой-то безумной навязчивой идеей. То, что, ныне называется вполне нейтральным, даже положительным термином «устремленность». Эти слова, которые произносит Бхагаван как бы от имени асура, как раз выражают это состояние. И осуждается здесь именно это состояние, именно этот принцип мышления.

Асуричное существо заинтересовано не столько в самом объекте, достоянии, результате, сколько в устремленности к этому объекту, к этому результату. Ему необходима одержимость целью. Когда этой одержимости нет, наличие всех результатов, достояний, богатств и прочего не в состоянии заполнить вакуум, пустоту асура. Именно поэтому люди, у которых вроде бы все есть, сводят счеты с жизнью. Не потому что они больны или у них какое-то психическое расстройство. Просто в них отсутствует эта одержимость. Внутренняя нужда, внутренняя неполноценность их никуда не гонит. И для асура это невыносимое состояние. Для асура одержимость – единственная альтернатива. У него есть только два состояния: или одержимость, и тогда он считает, что его жизнь полна, тогда он чувствует в себе силы, он видит цель; или, когда нет этой одержимости – пустота. Ничего другого нет. Вот такой тип существования, зависимости от этих пут желаний, зависимости не от приятного, а от жажды приятного, как раз здесь и осуждается.

Что дурного на самом деле в этих мыслях, мечтах асура? Шри Кришна объясняет это. ityajñānavimohitāḥ, так они введены в заблуждение, одурачены аджнаной (незнанием). Иными словами, все эти мысли и мечты, даже если и не худы, но несбыточны. Все это только кажется, все это иллюзия. Иллюзия, вызванная тем, что асур смотрит, да не видит. Он бежит, прикладывает какие-то усилия, но он никогда не прибежит к цели. Потому, как мы читали недавно, кама никогда не насыщается. Ты никогда не будешь удовлетворен. Мы всегда найдем так называемые «объективные» причины: «я был бы полностью счастлив и удовлетворен, если бы...». Мы всегда найдем независящие от нас причины, с которыми мы должны мириться. И даже если они устранятся, мы найдем новые причины, новое объяснение. Потому что человек не заинтересован во всем том, к чему стремится, он заинтересован только в стремлении.

По большому счету мы заинтересованы в отсутствии удовлетворения, мы заинтересованы в отсутствии чего-то воистину ценного, настоящего. Именно поэтому, получая все это, ценное, настоящее, мы все равно остаемся неудовлетворенными. Мы все равно не обретаем полное, вечное счастье. Мы тут же начинаем чувствовать: «если бы...». Включается наша склонность быть устремленными к чему-то, чего у нас по понятным причинам не должно быть: что мы должны только заполучить, найти, пережить. В этом состоянии асур слеп, а он всегда в этом состоянии. Он не видит основу, он не видит смысл, объективную ценность. Он, как лошадь, на которую надеты шоры и она видит впереди только узкую щелочку, избиваемая кнутом. И вся его жизнь заключается в одном: с пеной у рта куда-то бежать, не зная, куда ты бежишь, зачем ты бежишь, но бежать и чувствовать необходимость это делать. Собственно, все те пункты, к которым он добегает, ничего для него не значат. Он ничего в них не видит. Разочарование в них – обязательное условие для, так называемой, «полноты» жизни асура. Потому что это разочарование создает необходимую среду для возникновения нужды бежать дальше. Асур обречен никогда и ничего по-настоящему ценного не найти. Он обречен быть скорбящим, и эта скорбь для него является жизненной основой. То, что нормальное существо понимает скорбью, асур считает непреложным условием счастья, которое будет когда-нибудь, ведь именно к нему он стремится. Вот такое нелепое состояние человека, жаждущего, а потому пробегающего мимо огромного резервуара с водой, здесь и осуждается. Не какой-то перечень из дурных устремлений, качеств, нехороших мыслей. Асур не в состоянии увидеть Атман, не в состоянии увидеть жизнь. Не в состоянии увидеть вечное, совершенное. Он в состоянии об этом мечтать и бесконечно пробегать мимо. А между тем, внутреннее умиротворение, счастье обретается исключительно в Атмане, в Том, Кто делает тот или иной объект совершенным. Поэтому в Шветашватара Упанишад говорится:

kṣarātmānāvīśate deva ekaḥ tasyābhidhyānādyojanāt tattva bhāvāt bhūyaścānte viśvamāyānivṛttiḥ- Проявленным и душами владеет единый Господь. От размышлений о Нем, сближения с Его естеством бывает полное избавление от иллюзии этого мира. (Швет. 1.10)

Причина, по которой асур думает так, как здесь было проиллюстрировано, то есть, невежество, иллюзия, устраняется именно сближением с Атманом.

Далее в той же Шастре:

ya etad viduramṛtāste bhavanti athetare duḥkhamevāpiyanti – Которые знают это, становятся бессмертными, все прочие обретают скорбь. (Швет. 3.10)

Эта скорбь не есть какое-то воспитательное наказание, посылаемое Бхагаваном, как элемент дрессировки, это естественное положение дел. Асур стремится к счастью только для того, чтобы стремиться. Он не предрасположен к счастью. Он предрасположен к одержимости счастьем, устремленности к счастью. И все эти мысли, которые его посещают — «я самый сильный», «у меня все получится», «я все смогу», «я хозяин ситуации и своей жизни» — это залог его скорби, потому что все это неправда. Потому что всегда находится тот, кто на данном отрезке времени является более сильным, более талантливым, в большей степени хозяином чего-то, и ты становишься кормом, хотя еще вчера ты праздновал победу над своим кормом (над другим существом). В итоге оказывается, что ты отнюдь не силен, отнюдь не хозяин, и т.д. и в конце цепи этих рассуждений и откровений оказывается, что ты отнюдь не счастливый. Парадоксальная ситуация: все жалуются на свою несчастность, все вроде бы стремятся к счастью, но, достигнув того, с чем они отождествляют счастье, вновь находят скорбь. Почему? Потому что они находят все что угодно, кроме правды. Им необходима иллюзия, чтобы продолжать такое существование. Именно поэтому они никогда не замечают Атман. Они всегда находятся в каком-то безумном беге. В Катха-упанишад говорится:

Он просто не в состоянии видеть Истину. Он заточен под то, чтобы всегда бежать и никогда не останавливаться. Если он останавливается, то исключительно только для того, чтобы определить следующую столь же бессмысленную цель и испытать болезненное удовольствие от бессмысленного скорбного бега. Больше ничего.

Почему в этих стихах говорится всенепременно о каких-то неправедных обретениях? Почему человек таких устремлений, которые сейчас считаются ориентиром, неизменно приходит к греходеяниям? Задам встречный вопрос: А где границы? Где, в этих рассуждениях, в этом стремлении, необходимости куда-то бежать, к чему-то стремиться, онтологически прописаны границы, рамки дозволенного? То, что вчера было для тебя границей, сегодня – помеха. Упанишады, когда описывают устройство человека, показывают его как рассудок, который находится в колеснице, ведомой дурными конями – этими устремлениями, чувствами, желаниями. И им нужен простор. Конечно, когда граница очень далеко, ее можно определить как границу, чтобы почувствовать себя цивилизованным, упорядоченным, это приносит некоторый психологический комфорт. Но когда ты приближаешься к этой границе, она начинает мешать. Все эти границы изначально для асура просто условности. Он – скот по своей сущности, по своему определению. И только отсутствие подходящей ситуации может какое-то время не выдавать в нем природного скотства.

Сегодня мои амбиции ограничиваются моим палисадником, моим рабочим местом бухгалтера, но уже завтра-послезавтра мне мало моей нации, поэтому у меня появляются фантасмагорические идеи о превосходстве моей расы, о ее доминировании. Спустя еще какое-то время, мне мало моей страны. Вот так послушный, замечательный, начитанный мальчик Адольф Гитлер захватывает всю Европу. Ему мало. Границы страны, которые он когда-то рассматривал как пределы своих амбиций, стали для него тесны. И это неизбежно. Любой такой Буратино, который говорит себе «я сильный», «я счастливый», «я сегодня одолею этого врага, а завтра другого врага», «я пополню свои запасы, свои богатства», «я достигну того и этого», «я займу такое несравненное положение», если выбьется вперед стада и получит такие же возможности, поступит аналогичным образом. Не обязательно поведет танки на соседние страны. К примеру, захватит энергетический рынок: подкупом, обманом, спекуляцией, сговором. Он может порабощать миллионы умов нужной ему информацией, идеологией. Ему всегда должно чего-то не хватать. Это существо, которое живет неполноценностью. Потому что полноценность для него губительна. Счастье здесь и сейчас я никогда не могу найти, счастье всегда впереди. Если оно не впереди, нет устремленности, нет вектора, нет дороги, по которой я должен мчаться, высунув язык. Все, смысла в жизни нет, жизнь пуста. Именно поэтому, такой человек, даже если он занимается религией, никогда не увидит Атман. Он слишком занят, он бежит. Бежит печатать книги, строить храмы, обращать толпу страдающих. Он будет тысячи раз за день пробегать мимо Атмана и ни разу не обратит внимания на Атман. Ему это не нужно. Ему не нужна подлинная природа вещей, которые его окружают. Ему не нужны достояния, не нужно совершенство вечного сознания, не нужна неизменная красота Брахмана, не нужна полнота. Ему нужен просто бег.

Дхармин останавливает этот бег и начинает смотреть на вещи такими, какие они есть, то есть ценить то, что на самом деле есть в этих вещах, явлениях, в живых существах, в себе самом: он начинает видеть Атман. Но для этого необходимо избавление от этого асурического безумия. Упанишада говорит: tamakrutaḥ paśyati vītaśoko dhātuprasādān mahimānam ātmanaḥ Свободный от страстного желания, от скорби, в силу чистоты своего восприятия, созерцает величие Атмана. (Кат. 1.2.20)

Часто мы слышали, что природа Бхагавана, среди прочего, описывается как сат, чит, ананда. А не задумывались, откуда у Него эта ананда? В истории человечества явно были многие, кто задумывался над этим вопросом. Именно поэтому возникли многочисленные версии. Например такая: у Бхагавана все есть (богатства, океан молока и т.д.), но умы, сердца, любовь Его преданных свободны, это то, в чем Он нуждается, потому что живые существа скитаются здесь и любят нечто другое и других. Вот привлечь их сердца и умы к Себе — это то, что делает Его счастливым. Или: Бог, конечно, выше всех, но даже Он зависит от Радхарани, пытается сделать так, чтобы у Нее было хорошее настроение, тогда Она одарит Его Своим взглядом, и Он, получив то, чего у Него нет, станет счастливым. Люди пытаются выстроить версии на основе того, что близко им самим. У тебя чего-то нет, ты стремишься к этому, и когда приближаешься к желаемому, становишься счастливым. Потому что твой дефект, твой недостаток восполнен. Но это противоречит всем объяснениям Бога, которые содержатся в Шастре.

Шастра никогда не позиционирует Его неполноценным существом, которое в чем-то нуждается. Шастра Его описывает исключительно наоборот. Что же нужно Богу для ананды? Ничего. Когда Шастра говорит о Его сущности, говоря «ананда», имеется ввиду, что ананда просто в нем есть. Ему не нужно ничего, чтобы испытывать ананду. У Него есть все, и Он счастлив. Он счастлив тем, что Он видит, Он счастлив тем, что Он знает, Он счастлив Сам Собой. Ему не нужна эта нелепость, когда есть разрыв между тобой и чем-то еще, потому что все находится в Нем. Для асура такой принцип непонятен и неприемлем, потому что обязательно нужен бег, нужна одержимость. Вот это счастье для асура, вот это полнота. А то, как описывает духовное бытие Шастра, для асура совершенно непонятно, поэтому религиозные сектанты создают эти синтетические надуманные философии, где имеет место попытка такого убогого ущербного объяснения: Он зависит от чего-то, Им можно управлять, Его можно подкупить.

Для дайвы естественен другой принцип. Живое существо в чистом своем виде может быть счастливо по тому же принципу, по которому счастлив Бог. Потому что дайва свободен от этой наркотической зависимости: ему не нужно никуда бежать, ему не нужно быть одержимым, ему не нужно, чтобы какие-то бессмысленные силы его куда-то тащили. Он как раз находится в чистом, естественном умиротворенном состоянии, которое, как говорится в Шрути, позволяет ему видеть все таким, какое оно есть. Он черпает удовлетворение в качествах объектов, которые его окружают, в той природе, которая наполняет его самого, в совершенном Атмане, Которого он видит как основу всего сущего. Поэтому он счастлив здесь и сейчас, и ему в принципе не понятна обязательность нужды для того, чтобы быть счастливым. Он обладает джнаной, он обладает пониманием Атмана, он понимает, как все устроено в этом мире, он понимает свое место в бытии, понимает себя частью этого бытия. Понимает, что он часть Того (Кого Шрути называют Атман), в Ком нет удаления цели от Него Самого. В Нем есть все, и ты – часть этого. Он в состоянии переживать внутри себя вечность, к которой не надо стремиться, она есть уже. Религиозный асур к ней стремится. Стремится к какому-то спасению, какому-то чувственному опыту: «давайте попробуем пережить вечность. Закройте глаза и нарисуйте линию, но не думайте, что она где-то оборвется. Тяните, тяните эту линию... до какой-то степени представите себе вечность...» Вот сидят энтузиасты на этой, так называемой, медитации, рисуют линию и тянут, тянут, думая: «ух, как здорово!»

Дхармину все это не нужно. Он здесь и сейчас находит эту вечность, потому что ему не нужно бежать. Когда ты бежишь, ты не замечаешь того, что есть уже. Ты не замечаешь полноты Пурнам, Ишвары, в Котором ты уже находишься и всегда находился. Ты не замечаешь того, что тебе не нужно куда-то бежать и избавляться от неких страданий, дабы заполучить счастье. Ты счастлив здесь и сейчас. Ты счастлив тем, что у тебя есть, счастлив тем, что тебе предоставлено. Счастлив тем, что ты вечное существо, счастлив своей возможностью сознавать Атман, сознавать Его связь с тобой, те возможности, которые тебе предоставлены для соединения с Его бытием. Ты свободен здесь. У обычных людей такое состояние бывает в каких-то редких, исключительных моментах и очень непродолжительное время. Когда ты просто счастлив, просто умиротворен, и тебе не нужно залезть на дерево или купить это дерево, чтобы быть счастливым этим деревом. Ты просто знаешь, что оно есть, что оно цветет, приносит плоды и больше ничего не надо. Тебе не нужно преодолевать расстояние между тобой и какой-то целью, которую ты связал, отождествил с этим деревом: купить его, распилить его, улучшить его генетически, сфотографировать и показать потом всем. Ничего этого не надо. Все замечательное есть здесь и сейчас. Вот оно: есть цветущее дерево, есть ты – атма. Дхармин это тот, кто настолько свободен от этой наркотической увлеченности, что он может быть чрезвычайно внимательным. Его степень созерцательности достигает таких масштабов, что он может быть полностью удовлетворенным, даже умирая. Когда происходит разрыв с телом, по ту сторону остается все то, чем он жил: родственники, дом, дела, достижения, мечты, потери. Но для него все ценно само по себе: ценно не тем, что ты гнался за ним, а теми качествами, которые всегда в этом были. Он полностью счастлив этим, потому что это всегда есть с ним.

Мы осуждаем, к примеру, мужей, которые совершают измены. А за что? Им нужна устремленность, они должны бежать за чем-то. То, что у них есть, они уже догнали. Это напоминает ситуацию, когда родитель, держа папироску в зубах, мордует чадо, которое он застал за курением. Мы делаем те же самые вещи. Мы говорим: «не изменяй, изменять плохо». А почему? Он хочет бежать куда-то, он хочет быть заинтересованным, в этом вся его жизнь. Почему Дхармин не изменяет? Потому что так написано в Писании? Нет, не поэтому. А потому что он в состоянии быть счастливым качествами, которые он ценит в другом человеке. Ему не нужна разница, ему не нужна дистанция, по которой можно пробежать. Вот почему садху не ходят «налево», вот почему садху не бывают наркоманами, вот почему истинный садху всегда и напрочь лишен любых амбиций (обратить весь мир, создать великую общину). Не потому что он природно скромный, и не потому что в книжке прописано, что нужно быть смиренным. Все замечательное, чистое, не тем замечательно, что к нему можно бежать (для асура это так), а потому что эти качества есть. Он смотрит на Солнце, и Солнце красиво само по себе, оно само по себе дает жизнь. Асур с великими амбициями, такой как Хиранйакашипу, Хиранйакша и прочие, смотря на Солнце, хотели, чтобы Солнце было их. Они хотели достичь его, владеть им, превзойти его, они хотели владеть всей вселенной. Они не могут радоваться просто дождю. Они радуются дождю, потому что он польет их урожай, они продадут этот урожай, эти деньги дадут им власть, они преобразуют эту власть в еще большие деньги и т.д. - есть куда бежать, есть куда стремиться. Дхармин просто видит замечательные свойства Сурйи, и он счастлив. Он видит замечательные качества себя самого, дживы, атмы, как части Параматмы. И он удовлетворен наличием этих качеств, поэтому он всегда умиротворен, счастлив. У него есть силы не для того, чтобы куда-то бежать, что-то из кого-то выколачивать, кому-то что-то внушать, кого-то изменять, насаждать свои принципы. Вот почему садху в этом мире всегда, как белая ворона. Он всегда полностью удовлетворен внутри себя, и это не показное, это настоящее. Он способен понимать Атму, поэтому он способен выполнять предписания Шастры, поэтому он способен, в конце концов, преодолеть этот барьер между временным существованием и вечностью самым подобающим образом: умиротворенным, сосредоточенным на Высшей Истине.