Дхритараштра внял советам Видуры и ушел в отречение вместе со своей супругой. Махарадж Йудхиштхира обнаружил их исчезновение и испытывает смятение, поскольку Дхритараштра был на попечении Пандавов после битвы на Курукшетре. Несмотря на то, что Дхритараштра возглавлял противостоящий лагерь, он был дядей Пандавов и Йудхиштхира чувствовал себя обязанным, видел часть своей пунйа-кармы в том, чтобы заботиться о Дхритараштре и его жене. И то, что они так внезапно исчезли, повергло его в растерянность. Санджайа также был не в курсе планов своего господина. Йудхиштхира отчасти винил в этом себя: что со своей стороны он не сделал всего возможного, чтобы Дхритараштра чувствовал себя комфортно не только физически, но и морально. И когда Йудхиштхира озвучивает эти сомнения, появляется Шримад Нарада и обращается к Йудхиштхире со следующими словами:

Восприятие кама-адхикарина в этих наставлениях найдет скорее что-то унизительное для себя в сравнении с коровами, связанными веревками через нос. Найдет указание на жестокость Всевышнего, Который играет с людьми, соединяя их и разлучая. Но уже то, что эти слова звучат в Шастре, и то, что звучат они в утешение, говорит о фундаментальном отличии мышления, присущем большинству из нас (обитателей Кали-йуги, людей камы), и тех, о ком повествует Бхагавата. Отличие совершенно не в том, что они были настолько безмолвно покорными, что можно было о них вытирать ноги, и это их еще и утешало. Отличие в том, что сами принципы мышления совершенно другие. Махарадж Йудхиштхира видел в этих словах совсем не то, что с ходу покажется кама-адхикарину. Эти слова говорят о том, что все находится в воле Всевышнего. И находится не по принципу какого-то навязанного, чужеродного принуждения, когда одно из живых существ занимает контролирующее положение и просто на правах сильного диктует свои условия другим. Но в понимании человека Дхармы идет сразу посыл к ведийскому представлению о целостности бытия.

В Бхагавате Всевышний дает объяснение Брахмаджи:

Эти стихи говорят о целостном движении бытия. То, что мы воспринимаем, как наши события, как то, что происходит в нашей жизни, в нашем мире, в действительности является просто чередой карм, движений, импульсов в целостном бытии Брахмана. И это совершенно не похоже на навязывание живым существам со стороны другого живого существа, живущего вместе с ними в одном мире, но находящегося где-то там, в облаках на троне, его какой-то зловредной воли. В изложении Бхактиведанты это звучит довольно мрачно: «как игрушки: то собирает вместе, то разбрасывает их». На самом деле upaskarāṇa - какой-то подготовительный процесс, krīḍopaskarāṇām - скорее даже подготовка к спортивным соревнованиям.

Действительно, когда происходит подготовка к каким-то формам соревнования, игроки разделяются на команды, а после вновь становятся одной группой. Стих говорит, что подобно этому живые существа объединяются в группы людей: семьи, группы родственников, друзей. Между ними, как в этих спортивных состязаниях, возникают ими же самими создаваемые правила, взаимные обязательства: я – защитник, ты – вратарь, я тебя прикрываю, ты защищаешь ворота и т.д. И пока происходит игра, люди увлечены этими придуманными правилами. Они болеют за свою команду, их полностью поглощает азартный процесс выполнения своих обязательств. Они чувствуют, что несут ответственность перед теми, кто находится в их команде, очень переживают, что не удалось забить гол, пропустили мяч и т.д. И, действительно, человек погружается в сеть этих правил.

Нарада говорит о Всевышнем vāk-tantyām - связывающий шнур слов. Чем связывающий? Свойствами. Нама означает не только «имя», но определяющие свойства, характеристики. Всевышний наделяет каждое живое существо какими-то свойствами. vāk-tantyām здесь не Веды и не какие-то иные наставления, тезисы, а словесное волеизъявление. Всевышний желает наделить живое существо свойствами, живое существо получает эти свойства, и они потом направляют живое существо. Недавно мы читали в 10 Песни Бхагаваты объяснение:

Живое существо получает характеристики, которые по умолчанию определяют свабхаву, а свабхава определяет происходящие кармы и то, как живое существо спонтанно реагирует на эти кармы (как воспринимает, ощущает, определяет). Вот в этом заключается связанность живых существ и ведение их веревкой Его воли. Как корова идет за поводком, который натягивается в ту или иную сторону, и для нее автоматически понятно: куда тянет поводок, туда нужно и идти. Точно также живое существо, поскольку само ощущает какое-то побуждение или отвращение, аксиоматично принимает, что от этого нужно отходить и туда нужно поворачивать. Именно поэтому живые существа оказываются в тех или иных союзах: родственных, кровных, брачных, дружеских, деловых, политических и пр. Человека просто притянуло веревкой в какой-то загон. Люди мнят, например, что они сами хорошо все обдумали и приняли решение принять взгляды какой-то политической партии. На самом деле никто ни о чем не думал, просто натянулась веревка. Друзья – это две коровы, которые оказались одновременно возле одной лужи, потому что захотели пить.

Даже эти объяснения кама-адхикарину покажутся, если не чудовищными, то циничными. На самом деле, Нарада просто называет вещи своими именами. Если мы, вооружившись фактами элементарной шастрической джнаны, поразмыслим над его словами, мы поймем, что это голые факты, и именно так их и нужно воспринимать. Но это нам сделать сложнее всего, потому что мы считаем, что всему нужно придать какую-то подходящую окраску. Все должно быть снабжено какой-то нашей эмоционально-смысловой нагрузкой. Вот в этом одна из наших серьезнейших проблем.

Ее серьезность заключается не только в ее масштабности, но и в том, что мы даже не знаем, что мы это делаем. А делаем мы это всю жизнь, каждую секунду. Все, что мы воспринимаем, что нас окружает (люди, предметы, события, места, времена года и пр.), мы снабжаем какой-то эмоционально-смысловой нагрузкой. Не они имеют ее сами по себе, а мы наделяем все, что воспринимается нами, такой нагрузкой.

Вокруг нас сотни деревьев, мы их даже не замечаем, но если человек видит дерево, которое он сам посадил 20 лет назад, он видит уже не дерево. Он видит под корой, ветвями и листьями ту эмоционально-смысловую нагрузку, которую он туда щедро запихивает: «О, это посадил я тогда-то… О, при этом было то-то и то-то… При этом присутствовал мой друг…». Он создает мощнейшую сангу, веревку связи между собой и этим деревом, деревом абсолютно таким же, какие растут по всему городу. Но здесь он снабжает объект какими-то ощущениями, мыслями. Если убрать их, останется просто дерево. Но человек так не будет делать. Мы постоянно видим тысячи детей, но только наших детей, которых мы родили, усыновили, воспитали, мы будем видеть совершенно иначе. Хотя принципиально никакой разницы нет: это абсолютно одинаковые живые существа в один и тот же возрастной период. Но мы наделяем их своим отношением. Дом, в котором я вырос, это просто дом: камни, цемент, окна и пр. – ничего больше. Точно из таких же составляющих собраны тысячи других домов: дома наших знакомых, дома наших врагов, дома незнакомых людей. Но только этот дом мы наделяем эмоционально-смысловой нагрузкой. Ради чего мы это делаем? Мы стремимся получить волнующее, приятное впечатление, которое, в конце концов, перерастает в скорбь. Потому что все, что имели, мы рано или поздно теряем. И даже когда мы обладаем чем-то, мы скорбим от понимания, что неизбежно это потеряем. Эта радость, которая перерастает в скорбь, душит нас крепкой петлей на шее. Что делает живое существо? Оно пускает корни во все. Мы не можем просто равнодушно пройти по какой-то местности, нам обязательно нужно все вокруг наделить этой эмоциональной начинкой. Потому что иначе нам будет очень скучно.

Мы ездим в туристические поездки... А зачем? Как Шрути говорит: «Что здесь, то и там, что там, то и здесь». Нет абсолютно никакой разницы. Мы, строя здание, складываем камни один на другой вертикально, египтяне складывали их под углом – получилась пирамида. В чем объективная, реальная разница? По факту разницы нет ни на грамм. Но для нашего, пораженного баддхой, восприятия это просто возможность придумать себе некоторое разнообразие воспринимаемого. Приезжаем в Египет и говорим: «О, камни под углом лежат, чудо!». Мы стоим, пялимся на эти камни, фотографируем их, залезаем на них, чтобы шею себе сломать, а в конце отковыряем от них камушек, чтоб увезти с собой, как делают все уважающие себя туристы. Но в действительности мы просто обманули себя. Мы обманываем себя точно также, когда заводим друзей, выделяя в своем восприятии какие-то качества, которые хотим найти в других людях. А потом мы говорим: «Как же так могло получиться, что мы дружили, дружили, а в итоге мой друг оказался типичной сволочью?!» Да не был он ни другом, ни сволочью. Он был просто человеком, носителем каких-то своих качеств, такой же, как миллионы других. Но мы что-то вложили свое. Мы нашли что-то, что для нас в нем было приятным, а остальное додумали, достроили и назвали дружбой. Мы пустили корни, мы привязались.

Если мы утрачиваем объект привязанности (то ли он уехал, то ли умер, то ли оказался предателем), по корням бьют топором, нам больно. Что мы делаем? Мы едем в санаторий, встречаемся с другими друзьями, якобы чтобы отвлечься. В чем это заключается? В том, что мы идем и пускаем корни куда-то еще. Мы что-то еще наделяем нашим больным воображением, чтобы к этому привязаться, чтобы это стало для нас чем-то особенным. И мы все больше и больше прорастаем корнями в самсару.

Мы, как люди религиозные, говорим себе, что это не грех. И мы в этом правы: это не включено в скрижали однозначных греховных поступков (не спи с женой Гуру, не убивай корову и пр.). Очевидно, мы находим в этом утешение: если сверить списки грехов с тем, что мы делаем, мы не попадаем в эти списки. Но Шастра рассматривает не только понятие греха. Она обращает наше внимание и на то, что мы губим себя не запрещенными методами. Да, в этой жизни мы избегаем греха. Но параллельно с этим мы старательно пускаем корни во всех и во все. Это гарантирует, что мы получим новое рождение. А получив новое рождение, у нас не будет гарантии того, что мы снова будем избегать греховных карм. Если же мы не будем их избегать, это приведет к соответствующим последствиям: наши рождения будут становиться все хуже. Поэтому мысль о том, что я не делаю ничего страшного - очень опасная мысль.

Почему человек всенепременно пытается в своем воображении раскрасить все вокруг? Потому что это находится в самой природе баддхи. Баддха должна создавать иллюзию движения, динамики. Для этого движения должны быть ориентиры. Но для баддхи неважно куда двигаться: понятие осмысленного вектора может и не присутствовать. Если это движение по кругу – тоже ничего страшного, это тоже какое-то изменение. Ведь главное, чтобы было какое-то изменение, чтобы было на чем ставить «зарубки». Сейчас я что-то ем, у меня такие-то впечатления – вот зарубка. А потом что-то новое: я иду к старому другу, чья физиономия мне опостылела, но все-таки есть элемент изменения, я куда-то движусь, что-то происходит. Я сижу в кафе с кем-то и пью кофе – о, это новое приключение. Но если человек остановится и задумается, он не сможет себе адекватно объяснить, чем же это приключение отличается от того, как я только что сидел у себя на кухне и пил чай? И он никогда не остановится, никогда не задаст себе этот вопрос, потому что это его до чертиков пугает. Чем? Возможной правдой – однообразием. Мы не хотим, чтобы нам было скучно. Вот до тих пор, пока это определяет нашу жизнь, мы не можем вырваться из самсары. Все эти впечатления, которые мы сами создаем и накапливаем, наделяя ими обычные мертвые предметы, они нас будут держать здесь.

Не думайте, что впечатление просто прошло сквозь вас и ушло. Можно хоть сто лет повторять себе, что я к этому не привязан: я увидел, пережил, почувствовал, побывал в приключении и все - забыл. Ничего подобного, это цепь. И большинство людей даже примерно не представляют себе мощь этой цепи: насколько тяжело ее разорвать. Эти «корабельные цепи» предстают перед нами такими, как они есть, только в смерти. Вот тогда мы на несколько мгновений начинаем воочию воспринимать, что пустяки, о которых наша память уже давно нам не напоминает, все еще есть, они остались, и они держат нас. Держат нас усилившимся вкусом, держат самим принципом аксиоматичности того, что мне не должно быть скучно, все вокруг должно быть раскрашено моим впечатлением. И мы в принципе не согласны на всюду равно совершенного Брахмана. Если нет категории сравнения (двойственности и вектора от худшего к лучшему), это не наш мир, и мы не хотим жить в таком мире.

Задача садхака – разбить этот принцип. Не бойтесь, что вам будет скучно, пусть будет. Именно понимание правды о том, что вокруг нас мритйа лока, является благим и спасительным. Почему этот мир называется мритйа лока? Человек недалекий сразу скажет: «Потому что здесь умирают люди». Нет, мритйа лока означает, что здесь все вокруг мертвое. Мы, как дживы, хотя и не осознаем себя дживами, не можем отключить свою настоящую природу. Наша природа – дживанам, жизнь. Ученый со свойственным ему примитивизмом, начал бы рассуждать о «живой материи», об органике. Но материя в принципе не живая. Не потому что она тленная, а потому что ткань жизни – другая природа, другое естество. Я – часть жизни, поэтому меня называют «джива». И находясь своим восприятием в материи, я пытаюсь своим восприятием привнести понятие жизни в эту смертную инертность, в отсутствие жизни. Поэтому в своем восприятии я наделяю жизнью все то, что я вижу: деревья, животных, людей, события и пр. Я все это пытаюсь окрасить в оттенки жизни, а это самообман.

Человек джнаны приводит себя к тому, что он понимает эту статичную омертвелость всего того, что находится в этом мире. Это объекты смерти, объекты статики. Они имеют вес, цвет, поверхность, температуру, вкус и т.д. Но всем, что для нас действительно существенно, их наделяем мы в своем восприятии. Отсюда возникает кама, из камы – санга, санга затягивает петлю на моей шее. Поэтому Кришна говорит в Гите, что мудрый человек втягивает в себя это восприятие, как черепаха втягивает в себя свои конечности. Это не означает, что человек смотрит на что-то, хочет этого, видит в этом смысл, но бьет себя по рукам и говорит: «Нельзя!». Должно быть понимание того, что жизнь – это Брахман. Это не образное высказывание, это «биологическое» высказывание. Жизнь – это таттва Брахмана, я, как Его часть, это тоже жизнь. Но то, в чем я нахожусь, жизнью не является. Это статика траигунйи.

Поняв это, я должен понять и то, что, если не прятать правду, здесь мне будет дискомфортно. И здесь проявляется свойство человека, который решил идти к мокше, его это не смущает. Это нормально, что, если я оказываюсь в пустыне Сахара, то мне жарко, уныло и однообразно. Это пустыня Сахара. И если мне там жарко, уныло и однообразно, значит, я все еще в своем уме. Вот когда я начинаю видеть плавающий в горячих потоках воздуха оазис: озеро воды, пальмы с бананами, танцующих амазонок, кувшины с вином и пр., - тогда что-то со мной не так, очевидно, сошел с ума. Проблема в том, что мы хотим оставаться в таком безумном состоянии. Мы изучаем Шастру, слушаем лекции, повторяем мантры, а толку-то от этого, если в момент смерти я буду бежать за этим миражом? Меня признание пустыни не устраивает. Если называть вещи своими именами, то можно перефразировать это так: я люблю ложь, я хочу с ней быть, я хочу к ней стремиться, правду я принимать не хочу.

Однако, вместе с этим, садхак должен понимать, что невозможно отключить в баддхе тенденцию быть счастливо обманутым. Склонность к этому миражу будет внутри присутствовать. Потому что я воспринимаю это тело, воспринимаю свою свабхаву, которая является частью пракрити, поэтому сама вишайа останется, что собственно и будет причинять мне напоминающий о себе дискомфорт. И садхак должен быть готов к этому, к тому, что эта тенденция будет приводить его к некоторому «опьянению», одурению.

В случае с людьми Дхармы, когда происходят подобные вещи, человек не идет в кабак, не едет на пляжи Гоа, не гуляет по публичным домам, он обращается к одной из сторон Дхармы. Мы видим это на примере Йудхиштхиры. Он погружается в скорбь, потому что ошарашен, дезориентирован, он ищет какое-то объяснение уходу Дхритараштры. Йудхиштхира обращается к одной из сторон Дхармы. Гостю, а если он двиджа, то это действительно - гость, нужно создать все условия. Но гость ушел. Может быть, Йудхиштхира виноват, может быть, было все недостаточно хорошо? И вроде бы правильный посыл, который тоже нужно рассмотреть, вышибает почву из-под ног, потому что он соприкасается с рассмотренной выше тенденцией, которая остается в любом живом существе до тех пор, пока оно находится в пределах материального мира. Поэтому мы можем погрузиться в скорбь, потеряв из виду адекватное положение дел. Хорошо, когда есть Гуру, когда есть Ваишнавы, которые приведут в чувство и, как делает здесь Нарада, покажет правду: «Что ты изводишь себя? Все это находится во власти Всевышнего, Он объединяет людей и Он разъединяет их».

Самая опасная для нас здесь лазейка, что мы все зацикливаем на себе. Ушел Дхритараштра – о, это я виноват! Это не значит, что Йудхиштхира жуткий эгоист, нет, конечно. Но эта склонность есть даже в таких великих людях. Что же говорить о нас? Насколько же мы должны быть осторожными, зная коварство собственной природы. Речь не идет о том, что нужно плевать на все и говорить себе в любой ситуации: «Я не виноват». Как у психологов любимый совет: «Это не твоя вина». Подразумевается, что человек должен сразу сбросить с себя груз ответственности и сказать: «Да, он сам дурак, я не виноват, так все получилось». Проглотил мой ребенок столовый нож, но это не я виноват, он сам нашел, сам съел. Нет, все не так. Речь идет о том, что нужно всегда держать в восприятии понимание того, что я - частица этого потока событий, карм, объектов, различных шакти. Я становлюсь свидетелем. Я – одно из действующих начал, я в какой-то степени причастен к происходящему. Но наша тенденция такова, что мы хотим все завязать на себе. Если происходит что-то плохое, мы начинаем смотреть только в одном ракурсе: что я сделал неправильно? Мы находим, что мы сделали неправильно и начинаем давить себя горем. Почему? Потому что мы имеем притязания. Йудхиштхира имел притязания на Дхритараштру: старичок, которого я обязан обеспечивать, он зависит от меня. Когда акцент сюда смещается, происходит искажение. Мы теряем из виду другие караны, забываем, что мы по весомости где-то на последнем месте, мы теряем возможность видеть адекватно. Другое проявление – когда мы всю вину перекладываем на кого-то. Мы не понимаем, что мы связаны определенным образом, есть закономерность. Мы все время пытаемся увидеть картину только с одной стороны, узко, однобоко. Из-за этого и возникают понятия: кто виноват и кого нужно за это наказать. Если есть какое-то достижение, мы тоже смотрим на него однобоко. Но человек Дхармы видит, как Нарада, начиная сверху вниз. Он рассматривает глобальную позицию, прежде всего.

Этот подход приносит здравость: в большом или в малом. Идем ли мы просто по улице или мы о чем-то размышляем, появляются и исчезают перед нами разные люди, объекты – мы не должны забывать принцип Брахмана. Мы не должны забывать Целое. Но не формально где-то там фоном помнить «о, это Брахман», а сами заниматься какой-то галиматьей и продолжать пускать корни в самсару. Нет, если ты помнишь, ты должен сознавать, это должно быть мерилом для твоей жизни, для принятия решений, для формирования отношения к тому, что происходит, к тому, что ты делаешь, к тому, что ты намерен делать. Нужно понимать, что садхана на 99% в этом. Не в мантрах, не в постах, не в ритуалах, не в формировании философских догматов. Там – часть, но часть небольшая и способствующая продвижению к мокше. Мокша – это не накопительный эффект от разрозненных карм. Каков я в своем понимании, таков я в своей жизни. Это разделять никак нельзя. Это своего рода критерий для нас.